Жестокое и странное - Страница 58

– В его характеристике нет ничего особо необычного, – заметила я. – Головные боли, излишняя робость, чрезмерная мечтательность и уход из дома в девятнадцать лет. Нет ничего такого, что могло бы насторожить. Ни проявления жестокости по отношению к животным, ни поджогов, ни изнасилований...

– Читай дальше, – сказал Уэсли.

Я просмотрела еще несколько страниц.

– Наркотики и алкоголь, – прочла я.

– Если бы его не посадили, он отдал бы концы где-нибудь под забором или его кто-нибудь пристрелил бы на улице, – сказал Уэсли. – И самое интересное то, что он увлекся этим уже во взрослом возрасте. Я помню, Уоддел рассказывал мне, что до двадцати лет, пока он не ушел из дома, он и не пробовал алкоголь.

– Он рос на ферме?

– В Суффолке. Довольно большое хозяйство, где выращивали арахис, кукурузу, сою. Этим жила вся его семья, которая работала на владельцев. В семье было четверо детей, Ронни – младший. Их мать была набожна и каждое воскресенье водила детей в церковь. Никакого алкоголя, никаких грубостей, никаких сигарет. Все его детство прошло под присмотром. Он почти все время проводил на ферме, пока не умер его отец и он не решил уйти из дома. Он сел на автобус в Ричмонд и, благодаря своим физическим возможностям, без труда нашел работу. Колол асфальт отбойным молотком, ворочал всякие тяжести и все такое прочее. Я предполагаю, что, впервые столкнувшись с соблазном, он не смог противостоять. Все началось с пива и вина, потом – марихуана. Через год он уже увлекался кокаином и героином, покупал, продавал, крал все, что мог.

Когда я спросил его, сколько он совершил безнаказанных преступлений, он ответил, что и не сосчитать. По его словам, он совершал квартирные кражи, залезал в машины – короче говоря, имущественные преступления. Потом он вломился в квартиру Робин Нейсмит, а ее угораздило вернуться домой, когда он еще был там.

– Но здесь ничего не говорится о совершенных им преступлениях против личности, – заметила я.

– Да. А он и не похож на типичного преступника такого плана. Защита заявила, что в момент совершения преступления он был невменяем, находясь под действием наркотиков и алкоголя. Честно говоря, я считаю, что так оно и было. Незадолго до убийства Робин Нейсмит он начал увлекаться фенциклидином. Вполне возможно, когда Уоддел столкнулся с Робин Нейсмит, он был совершенно не в себе, а потом мало что помнил.

– А ты не помнишь, крал ли он что-нибудь? – спросила я. – Я хочу знать, есть ли явные доказательства того, что он проник к ней в дом с целью ограбления.

– Там все было перевернуто вверх дном. Нам известно, что пропали драгоценности. Ничего не осталось в аптечке, и бумажник был пуст. Трудно сказать что украли еще, потому что она жила одна.

– Никаких заслуживающих внимания отношений?

– Интересный момент. – Уэсли смотрел на пожилую пару, сонно танцевавшую под хриплый звук саксофона. – На простыне и на матрасе обнаружены пятна спермы. Пятно на простыне должно было быть свежим, или она не очень часто меняла постельное белье. И нам известно, что к Уодделу эти пятна не относятся. Группа крови не соответствует.

– Никто из ее знакомых не упоминал о любовнике?

– Никто. Был велик интерес узнать, кто мог оказаться этим человеком, но, поскольку он так и не вышел на полицию, решили, что, возможно, у нее был роман с кем-нибудь из ее женатых коллег или друзей.

– Возможно, – согласилась я. – Но не он был ее убийцей.

– Нет. Ее убийцей был Ронни Джо Уоддел. Давай посмотрим.

Я открыла дело Уоддела и показала Уэсли фотографии того заключенного, вскрытие которого я проводила вечером тринадцатого декабря.

– Узнаешь человека, с которым ты беседовал шесть лет назад?

Уэсли хладнокровно просматривал фотографии одну за другой. Он разглядывал снимки лица крупным планом, затылочной части головы, верхней части туловища и рук. Он снял фотографию с протокола-вопросника и стал ее сравнивать с другими.

– Я вижу сходство, – сказала я.

– Да, и, пожалуй, не более того, – ответил Уэсли. – Снимку с протокола десять лет. У Уоддела были борода и усы, он был очень мускулистый, но худой. У него было худощавое лицо. Этот, – он показал на одну из фотографий, сделанных в морге, – побрит и на вид гораздо упитаннее. У него более пухлое лицо. Глядя на эти фотографии, я не могу утверждать, что это один и тот же человек.

Я тоже не могла с уверенностью этого сказать. Правда, и у меня были такие старые фотографии, на которых меня бы никто не узнал.

– У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, как решить эту проблему? – спросила я Уэсли.

– Кое-какие идеи у меня есть, – сказал он, складывая фотографии в стопку и постукивая ею по столу, чтобы выровнять. – Ваш старый друг Ник Грумэн, похоже, участвует во всей этой игре, и я думал о том, как лучше всего к нему подобраться, чтобы он ничего не пронюхал. Если я или Марино решим поговорить с ним, то он сразу почувствует что-то не то.

Я поняла, к чему он клонит, и попробовала перебить его, но Уэсли мне не дал.

– Марино рассказывал о твоих проблемах с Грумэном, что он донимает тебя своими звонками. И еще тут, разумеется, твоя учеба в Джорджтауне. Может, тебе стоит поговорить с ним.

– Я не хочу с ним разговаривать, Бентон.

– У него могут быть фотографии Уоддела, письма, другие документы. Возможно, он как-нибудь обмолвится во время разговора, и что-то прояснится. Суть в том, что ты можешь выйти на него, если захочешь, в порядке будничной беседы, никто из нас не имеет такой возможности. К тому же ты так или иначе едешь в округ Колумбия, чтобы встретиться с Дауни.