Хелен Граймз жила на грязной улочке чуть западнее ресторана «Норт-Поул», рядом с фермерским хозяйством. Ее дом был похож на сарайчик, вокруг которого на маленьком клочке земли росло несколько деревьев, в оконных ящиках для цветов торчали пучки засохшей герани. На доме не было никакой таблички с именами жильцов, но стоявший возле самого крыльца старый «крайслер» свидетельствовал о том, что дом по крайней мере не пустовал.
Когда Хелен Граймз открыла дверь, по выражению ее лица я могла судить, что я для нее была такой же чужестранкой, как и моя немецкая машина. Одетая в джинсы с не заправленной внутрь рубашкой, она, приставив руки к своим основательным бедрам, стояла в дверях неподвижно, как скала. Ее не смутил ни холод, ни то, кем я представилась, и лишь только когда я напомнила ей о своем посещении тюрьмы, в ее маленьких сверлящих глазках мелькнула искорка воспоминания.
– Кто вам сказал, где я живу? – Ее щеки пылали, и я вдруг подумала, что она может меня ударить.
– Ваш адрес есть в справочнике судебных органов округа Гучлэнд.
– Вам не следовало узнавать его. Вам бы понравилось, если бы я начала разведывать ваше местожительство?
– Если бы вам понадобилась моя помощь так же, как мне ваша, меня бы это не возмутило, Хелен, – сказала я.
В ответ она только посмотрела на меня. Я заметила, что у нее были влажные волосы и на мочке уха след от черной краски.
– Человек, у которого вы работали, убит, – продолжила я. – Убита одна из моих сотрудниц. И не только они. Я не сомневаюсь, что вы частично в курсе происходящего. Есть основания подозревать, что убийца – бывший заключенный со Спринг-стрит, которого выпустили, вероятно, приблизительно в то время, когда казнили Ронни Джо Уоддела.
– Мне ничего не известно о том, что кого-то выпускали. – Она перевела взгляд на пустынную улицу позади меня.
– А вам стало бы известно, если бы вдруг пропал один из заключенных? Возможно, кого-то отпустили незаконно? По занимаемой вами должности вы вроде должны были быть в курсе, кто появлялся в тюрьме, и кто ее покидал.
– Насколько мне известно, никто никуда не пропадал.
– Почему вы ушли с работы? – поинтересовалась я.
– По причине здоровья.
Из охраняемого ею прохода донесся звук, похожий на хлопнувшую дверцу буфета. Я решила задать еще вопросы.
– Вы помните, когда мать Ронни Джо Уоддела приходила в тюрьму на свидание с сыном в день казни?
– Я была там, когда она приходила.
– Вам надлежало обыскать ее и проверить, что у нее с собой было, верно?
– Да.
– Я пытаюсь выяснить, было ли у миссис Уоддел что-нибудь для передачи своему сыну. Как я понимаю, по правилам это запрещено...
– Можно получить разрешение. У нее оно было.
– У миссис Уоддел было разрешение что-то передать своему сыну?
– Хелен, ты выпустишь все тепло, – пропел позади нее чей-то голос.
Пристальный взгляд голубых глаз неожиданно пронзил меня из-за массивного плеча Хелен Граймз. Я успела заметить бледную щеку и орлиный нос, мелькнувшие в дверном проеме. Послышался звук замка, и дверь позади бывшей тюремной надзирательницы захлопнулась. Прислонившись к ней, она в упор смотрела на меня. Я повторила вопрос.
– Да, она приносила кое-что для Ронни. Совсем немного. Я спрашивала у начальника разрешение.
– Вы звонили Фрэнку Донахью?
Она кивнула.
– И он дал разрешение?
– Я же говорю, она принесла совсем немного.
– Хелен, что это было?
– Картинка Иисуса размером с открытку, на обратной стороне что-то написано. Точно не помню. Что-то вроде «Я буду с тобой в раю», только написано неправильно. С орфографическими ошибками. – Лицо Хелен было непроницаемо.
– И все? – спросила я. – Только это она и хотела отдать своему сыну перед смертью?
– Я же сказала. А теперь пойду в дом, и мне бы не хотелось, чтобы вы вновь приходили сюда.
Она взялась за дверную ручку, и в это время с неба упали первые капли дождя. Они оставили на цементном крыльце пятна размером с пятицентовую монету.
В тот же день Уэсли приехал но мне в черной кожаной куртке летчика, темно-синей кепке и с едва заметной улыбкой на лице.
– Что такое? – спросила я по дороге на кухню, уже настолько превратившуюся в привычное место встреч, что у Уэсли появился там «свой» стул, на который он неизменно садился.
– Стивенса мы не сломали, но, думаю, здорово надломили. То, что ты подложила запрос на лабораторное исследование туда, где он его увидел, сыграло свою роль. У него есть основания опасаться его результатов.
– Они со Сьюзан были любовниками, – сказала я. Странно, но меня не особо волновала моральная сторона этого дела. Меня лишь разочаровал ее вкус.
– В этом Стивенс признался, а все остальное отрицал.
– Например, откуда у Сьюзан появились три с половиной тысячи долларов? – спросила я.
– Он заявляет, что ему ничего об этом неизвестно. Но мы с ним еще не закончили. Один из парней Марино говорит, что видел черный джип в том районе, где убили Сьюзан, и примерно в то время, когда, по нашим предположениям, это произошло. У Бена Стивенса черный джип с номером «14 Me».
– Стивенс не убивал ее, Бентон, – сказала я.
– Нет, не убивал. Я думаю, Стивенс струхнул, когда тот, с нем он имел дело, захотел информацию о ходе расследования убийства Дженнифер Дейтон.
– Это кажется вполне объяснимым, – согласилась я. – Стивенс знал, что Дженнифер Дейтон была убита.
– А поскольку он был трусом, он решил, что, когда настанет время получения очередной суммы, он отправит за ней Сьюзан. А потом сразу с ней встретится, чтобы получить свою долю.